- Что тебе до нее? Знакомая?

Подрывник прочистил горло. Волны облегчения сочились прямо через его одежду и, наверное, были ощутимы даже в коридоре.

- Да, знакомая.

- С ней все будет в порядке. Ребята с ней еще немного побеседуют и отпустят домой. Можешь расслабиться.

- Давно?

- Что давно?

- Давно она здесь?

Сиблинг раздраженно качнул головой – сколько вопросов, а еще дел невпроворот. Нет, точно справочная. Информационное бюро, мать его.

- Около четырех недель.

- Понял.

Что-то неуловимое мелькнуло на лице стоящего перед экраном наемника, но Сиблинг не стал вдаваться в детали. Его жизнь, его дело, сам разберется.

- А теперь свободен.

Дэлл едва заметно вздрогнул, словно очнулся или вспомнил что-то важное, затем быстро поблагодарил представителя Комиссии и вышел из кабинета. На том месте, где он стоял, в воздухе остались сгустки обрывочной информации.

«Засорять пространство эмоциями они умеют, а вот чистить - нет».

Джон покачал головой, еще раз взглянул на экран и снова погрузился в чтение.

Он стоял, прислонившись к косяку, и слушал, как непривычно медленно и глухо колотится собственное сердце. Вдох-выдох, за дверью приглушенные голоса, один из которых ее. Ее.

Дэлл медленно закрыл глаза.

То удивление, растерянность, а следом и негодование, что хлынули в душу, стоило увидеть Меган (Меган в крови), запомнятся ему надолго. Да, если она здесь, значит, остальные пойманы и наказаны. Наверняка сильно наказаны: Комиссия не прощает, попросту не умеет, что в данном случае к лучшему. А в данном только потому, что рыжеволосая бестия на собственное счастье в этот раз оказалась невиновной. Видит Бог, он переживал. Грехи прежнего Уровня прощены, так бывает почти всегда, за исключением сложных случаев, но если бы она оступилась здесь, на четырнадцатом, все, дно глубокого колодца с жирным чавканьем приняло бы новую душу. Но Меган не соскользнула, удержалась. Молодец.

В груди по-прежнему клокотала ярость, не желала униматься, несмотря на все попытки расслабить сделавшиеся стальными внутренности.

Он бы убивал. Долго, жестоко, со вкусом, убивал бы качественно, со знанием дела и с расстановкой. Но уже не требуется. Лучше бойцов из отряда специального назначения могла карать только Комиссия, и карали они не только тело, но и душу. Вот уж к черту такое, и во веки веков…

Дэлл медленно втянул воздух и открыл глаза.

Готов ли он увидеть ее? Да, готов. Хотя бы на минуту, чтобы задать пару вопросов, чтобы узнать, не требуется ли помощь, чтобы еще раз заглянуть в глубокие зеленые глаза.

Скучал, оказывается, скучал. И мир вдруг сделался шире и насыщеннее в красках. Вот ведь ирония.

- Нет, мне ничего не нужно.

Они стояли и молча смотрели друг на друга, так долго, как могут смотреть только те, чьи жизни глубоко и сложно переплелись, на чьих судьбах волшебным пером оставила росчерк тайна предназначения. Со смесью притяжения и отторжения, с желанием приблизиться, бьющимся о внутреннюю стену сопротивления.

Дэллу казалось, что печаль, застывшая в ее глазах, снимает тонкие полоски кожи с его сердца, пласт за пластом, оставляет его оголенным и болезненно-чувствительным.

Синяк на скуле, разбитый висок и кровь, запекшаяся в уголке губ.

Он едва не рычал вслух.

- Тебе нужен доктор.

- Меня уже осмотрели в лаборатории.

- Что сказали?

- Ничего. Они… - Меган запнулась, - не особенно разговорчивые.

«Это точно», - Дэлл неслышно выдохнул.

Она стояла рядом, близко, такая потерянная, что щемило в груди. Разочаровавшаяся, тихая, одинокая, с пустотой на дне зеленых глаз, а Дэлл едва преодолевал желание дотронуться до разбитой щеки. Коснется и что скажет? Что? Что ему жаль, что хотел бы он помочь, и не только ей, но и себе? Им обоим? Дурак…

Меган почувствовала его взгляд, смущенно улыбнулась и осторожно дотронулась до синяка на скуле.

- Не заживет до дня рождения.

Сказала это так просто, что Дэлл сразу понял – не было в этой фразе ни скрытого смысла, ни приглашения, ни хитрого замысла передать что-то большее, чем то, что было сказано. Просто «не заживет», и все.

На секунду стало больно дышать.

- Когда? – спросил он тихо.

- Через три дня.

Нахлынула новая порция растерянности.

- Уже придумала, как будешь праздновать?

Спросил, лишь бы отвлечься от странно-сосущего чувства внутри, которое вот уже несколько минут не был способен распознать.

- Нет.

Еще одна короткая фраза из одного слова, в которой сказано больше, чем в длинных параграфах текста.

- А как бы ты хотела?

Она посмотрела на него так странно, будто Дэлл вопросом затронул нечто большее, чем предполагал. Губы приоткрылись и дрогнули, словно слова прорвались сквозь них быстрее, чем мозг успел выстроить очередную преграду.

- Как? - В ее глазах внезапно проснулась надежда, вспыхнула, как грань невидимого кристалла. – Принеси… подари… мне, пожалуйста, нож на сутки, и тогда мы придумаем, «как»…

Стоило этой фразе прозвучать вслух, как надежда в ее глазах погасла, словно накрытая крылом ворона. А ведь он не успел даже отреагировать – ни внутри, ни снаружи, – как Меган уже шагала прочь по коридору. И в который раз за этот день, неспособный сориентироваться в водовороте чувств, он просто стоял и смотрел, как она уходит.

Как такое возможно, чтобы события, которым стоило бы растянуться по времени, если не на недели, то хотя бы на дни, всем скопом упаковались в последние несколько часов? Сошлись, слепились в клубок, ворвались в жизнь нежданным штормом. Градом, размером с гусиное яйцо. Чертово похищение, замок, побои, отключка, Комиссия, сенсорный допрос, лабораторное обследование, а затем еще и Дэлл… Вот уж кого я совсем не ожидала увидеть. Не в этот день и не в таком состоянии.

Щека пульсировала, затылок тоже.

Если врачи из Комиссии не выявили сложных повреждений головы, значит, их нет, и можно успокоиться и перетерпеть. Зарастет, заживет и затянется, как и многое другое. Вот только была внутри еще одна растущая пульсация, ухода которой ждать, увы, как я понимала с каждой минутой, было бесполезно.

Дэлл.

Конечно. Он же связан с Комиссией, он работает на них, и стоило сразу предположить, что существовал шанс натолкнуться на него в тех длинных коридорах. Вот только большой ли шанс? Или мизерный? Но судьба пошутила вновь: хотела – получай.

Хотела, да.

Оказывается, и сама не подозревала, насколько сильно хотела, а как только увидела знакомую фигуру, лицо и серьезный, такой родной взгляд серо-голубых глаз, как все, пропала вновь. От того, насколько сильно скрутило что-то внутри – наверное, исстрадавшуюся в разлуке душу, – пришлось присесть на диван.

Как близко… Тот же запах, те же короткие волоски на висках, те же брови и едва опущенные вниз, как бывало всегда, когда он был раздосадован, уголки губ.

Стало трудно дышать.

Мой мужчина. С самого первого дня глубинная часть меня признала в Дэлле своего мужчину - нутро тянуло к нему так, что становилось больно. Хотелось не просто обнять тело, хотелось погладить душу, слиться воедино, расформироваться на крохотные искры и поселиться у него внутри. Чтобы уже не смог вытащить, чтобы принял и полюбил всем сердцем, так же, как и я. Одного взгляда хватило, чтобы осознать - вся борьба против собственных инстинктов последние месяцы была напрасной, и главная битва, так называемый экзамен по усвоенному материалу, оказалась проиграна еще до того, как прозвучало первое слово.

Забылся замок и красная лампочка, забылся даже лысый и его головорезы, осталась только ноющая глухая тоска и чувство, зовущее туда, где мне стоило находиться. Дома. Рядом с ним.

Висели, замерев, кофейные портьеры и кружевной тюль. За окном опустилась на город февральская ночь.

Нордейл – город-сказка… Сказки, как оказывается, тоже бывают разными.

Хотелось горячего чая; горло пересохло, но вместо того, чтобы идти на кухню, я все сидела и размышляла над тем, что сказала сегодня в коридоре в последний момент…